О.П.Малкова

«Школа» Машкова
// И.И.Машков в собрании Волгоградского музея изобразительных искусств. Волгоград,
«Областные вести». 2014-С.210-215

На протяжении многих лет Илья Иванович Машков был окружен учениками. С 1904 года он руководил частной художественной студией. Можно сказать, что именно преподавательская деятельность, которую сам живописец считал своей второй профессией, оказалась решающим фактором в процессе стремительного формирования его творческой личности. Машкова-педагога всегда высоко ценили [1], его студия была переполнена.

В 1918-м Машкова назначают уполномоченным от художественной коллегии Наркомпроса по реорганизации Московского училища живописи, ваяния и зодчества, в котором он сам еще недавно учился [2]. По его инициативе работа первой советской школы искусств начала строиться не на академических основах, а беря за образец ренессансных мастерских. Машков стал одним из самых популярных профессоров во II Государственных свободных художественных мастерских (ГСХМ), а впоследствии во Вхутемасе и Вхутеине, где преподавал до октября 1929 года. С 1925-го он возглавлял организованные под его же руководством Центральные курсы Ассоциации художников революционной России [3]. И везде Машков строил свое преподавание сходным образом, быстро сформировав собственную педагогическую систему.

О Машкове–педагоге сохранилось немало воспоминаний. Особую ценность представляют мемуары его непосредственных учеников, которые дают возможность наиболее полно представить картину жизни и преподавания в мастерской. Здесь мы основываемся, в первую очередь, (привлекая также и иные материалы) на неопубликованных ранее мемуарах трех учеников Ильи Ивановича: Ольги Александровны Соколовой (1899-1991), Андрея Дмитриевича Гончарова (1903-1979), Георгия Иосифовича Рублева (1902-1975). Их собрала, записала в 1970-е гг. искусствовед Инна Николаевна Непокупная (р.1935 г.), в тот момент старший научный сотрудник, позже - хранитель и директор Волгоградского музея изобразительных искусств, основной собиратель коллекции музея.

Преподавательская деятельность мастера являлась естественным продолжением его творческой практики. Обучая студентов, он прежде всего уделял внимание живописной культуре в самом широком ее понимании, умению ставить колористические задачи, постижению богатейших возможностей масляной краски. Убеждение в необходимости освоения всех тонкостей живописного ремесла укреплялось неизменной ориентацией на старых мастеров, присутствовавшей как при выработке бубнововалетской концепции, так и при создании школы. Неоднократно отмечалась его настроенность на ренессансные прототипы: «Машков мечтал о мастерской, созданной по типу мастерских художников Высокого Возрождения» [4]. Наиболее решительно он пытался воплотить этот идеал в «артели», образованной при II ГСХМ. Однако от этой мечты, возникшей гораздо раньше, художник не отказывался на протяжении всей своей жизни.

Несомненно, личность Машкова оказывала очень сильное впечатление на студентов. «Во всем, что он делал, проявлялся его талант, который, как мне всегда казалось, был самым ярким из художников группы “Бубновый валет”», – признавался Андрей Гончаров [5]. Свято веря в безграничные возможности новой школы Машков писал: «…я считаю своим долгом организовать Мастерские на началах наибольшего развития главных основных положений искусства, передав моим ученикам все достижения в этой области» [6]. Педагогическая деятельность Ильи Ивановича несет на себе печать не только особенностей его живописного видения, но и яркой индивидуальности художника со свойственными ему максимализмом и жаждой совершенства. Он был максималистом во всем: в представлениях о живописце как о венце человеческой природы, в характере педагогических установок, в резкости и последовательности эволюционных перемен своего искусства, в отношении к цвету и форме.

Важнейшую роль играла и сама творческая атмосфера мастерской, питомцы которой с первых шагов ощущали свою причастность классической традиции. Основу педагогической системы составляла идея продолжения великого дела классической живописи, убеждение в необходимости «выковать достойное звено для общей цепи – искусства» [7]. Оно рождало особый романтизм, чувство приобщенности к грандиозным культурным свершениям, к высшей касте живописцев. Педагогический смысл этой «романтизации» процесса обучения был очень значителен. Юрий Меркулов [8] вспоминал: «Мы стояли, как на огромной высоте, с которой должны были прыгнуть куда-то еще выше, чувствуя себя на равной ноге со “старыми мастерами”, авторитет которых для нас был непререкаем по пониманию величия и высоты качества всех элементов искусства живописи» [9].

Воспоминания учеников воспроизводят бурную, насыщенную, исполненную воодушевления и даже героизма жизнь мастерской Ильи Ивановича во Вхутемасе. Он умел заряжать окружающих своей мощной энергетикой и требовал полной отдачи делу. «Уважение ко всем сторонам и этапам работы живописца было, по существу, составной частью целой нравственной “программы” Машкова-педагога. Видимо, в глазах Машкова живопись была самым достойным из всех человеческих занятий, и звание “живописец”, “мастер” служило для него едва ли не синонимом совершенного, гармонического человека [10].

Профессор настаивал на необходимости всестороннего развития молодежи. «Студийцы были самыми частыми посетителями галерей западной живописи – коллекций французских импрессионистов, собранных в особняках Щукина и Морозова» [11]. Большое значение придавалось занятиям в галереях, где Машков пояснял особенности методов Сезанна, Матисса, кубистов. По свидетельству художника Генриха Блюменфельда, в студии проводились и теоретические занятия, посвященные наиболее общим вопросам живописи [12].

В процесс формирования гармоничного творца органично включалась и физическая подготовка, продолжая развитие культа здоровья и силы, изначально входившего в эстетическую концепцию «Бубнового валета». Считая необходимыми качествами художника бодрость и выносливость, Машков ввел обязательные занятия физкультурой (сам обучал приемам борьбы), ритмикой, танцами. Значение физической крепости подчеркивает известный плакат максималистского толка, вывешенный в его классе в 1919 году [13].

Овладевая в самом широком объеме ремесленными навыками, изучая технологию живописи, воспитанники Ильи Ивановича постигали искусство как серьезное и ответственное дело, уходили от поспешной легковесности в отношении к нему. По словам Георгия Рублева [14], Машков был замечательным педагогом, который умел передать ученикам «свою любовь к таинственному искусству живописи, преданность мастерству и ремеслу живописи, в самом высоком постижении древнерусских и европейских традиций.. [Он] приучал нас к самостоятельному и сознательному умению пользоваться всем этим великим арсеналом возможностей [15]».

Машков прививал серьезное и почтительное отношению к предмету. Особой красотой отличались его постановки. Натюрморты, выдержанные в оттенках одного цвета, основанные на сочетании разных фактур, учили видеть тонкие материальные различия предметов. «Илья Иванович хотел, чтобы мы на практике овладели разными живописными манерами. Он ставил перед нами такие, например, задачи: мы писали один и тот же натюрморт сначала в манере пуантилизма, потом натуралистически и, наконец, “по-машковски”», – писал Гончаров[16]. Мастер стремился обучить молодых художников владению безграничными возможностями цвета, краски, воспитать в них утонченное понимание колористического богатства мира.

Студенты были свидетелями тщательной подготовительной ремесленной работы наставника. «Наибольшую пользу получает ученик, когда он видит непосредственно процесс исполнения работ своего учителя, – полагал Илья Иванович, – Только таким путем можно ввести ученика в полное понимание мастерства, ибо перед его глазами проходят все стадии работ» [17]. Машков сам грунтовал холсты, обрабатывал рамы, тер краски. «Краску он любил во всем многообразии краплаков, прозрачных и нежно-розовых, чистейших кадмиев, синейших ультрамаринов, изумительных “веронезов”, золотистых и прозрачных охр, слоновой кости, сияющих белил, с тихим шипением выползающих на полированную поверхность огромной ореховой палитры, которую он учил нас также делать самостоятельно, – вспоминал Меркулов. – Мытье кистей было настоящим священнодействием. Холсты грунтовались разными оттенками и “выдерживались”, подобно коллекционному вину, определенные сроки. Без этого преклонения перед технологией Машков не мыслил занятие живописью, и это уважение к технологии и труду живописца прививал нам как обязательное условие для творчества» [18]. Небрежно сделанные подрамники и плохо подготовленные холсты Илья Иванович безжалостно ломал и выбрасывал. Для семестровых просмотров все работы требовалось оформлять, причем часто средства на покупку реек, картона и т. п. выделял сам профессор.

Любовное, обстоятельное отношение к материалам, оборудованию, инструментам, нетерпимость к неряшливости, дурно сделанной вещи, непременная красота предметов натюрморта – все это говорит о глубокой и горячей любви Машкова к предмету.

Именно безграничная любовь к этому миру, его цветовому богатству, к волшебству превращений краски стала причиной устойчивого реализма художника в 1910-е. Отсюда же проистекает культ картины как превосходно сделанной вещи. И само произведение, и процесс его рождения, ремесленная сторона искусства были исполнены для него глубокого смысла. Подобное отношение профессор стремился привить студентам.

Наиболее полно представления Машкова о школе были реализованы в период организации «артели (1919-1921). Преобразования имели целью максимально плодотворно организовать учебный процесс и сделать общение учителя и учащегося наиболее продуктивным. В мастерской студенты находились по 12 часов. После утренних занятий живописью артель исполняла заказы, во второй половине дня упражнялись в рисунке. Вечером Илья Иванович вел беседы об искусстве, рассказывал о путешествиях, о встречах с художниками. «Машков раскрыл для нас в своих бесконечных… повествованиях огромную панораму искусства живописи всех времен и народов», – писал Меркулов [19]. Каждый день в мастерскую приходил Петр Кончаловский, часто бывали Александр Шевченко, Роберт Фальк, Аристарх Лентулов, Александр Куприн.

Несмотря на колоссальный авторитет Машкова, артель в таком виде просуществовала только год. По-видимому, приемлемый для него темп жизни оказался тяжким испытанием для его воспитанников [20]. Обладая огромной энергией и последовательностью, Машков предпринял попытку организации студии, требующей от учеников и наставника полного самоотречения, посвящения абсолютно всей жизни творчеству.

Все ученики отмечали такую сильную сторону машковской студии, как прекрасная организация хозяйственной, деловой стороны ее жизни. Это свидетельствует о важности для мастера представлений о добротности, порядке, вынесенных из уроков ранней юности. Несмотря на суровые обстоятельства, была организована летняя практика за городом. Руководителю студии, как в классические эпохи, во всем помогал подмастерье, староста. Вместе с учениками Машков писал декоративные уличные панно к праздникам, вывески, оформлял витрины, что также способствовало улучшению материального положения мастерской.

Надо отметить результативность такой школы, вкладывающей в душу художника веру в великое предназначение, в руки – мастерство, в сердце – восхищение роскошью и разнообразием жизни. Безусловно, огромную роль играл и сам факт присутствия избыточной и продуктивной личности наставника.

По словам Машкова, через его мастерскую прошло более двух тысяч человек. В их числе в разные годы были скульптор Вера Мухина, график Андрей Гончаров, театральный художник Петр Вильямс, архитектор Аркадий Аркин.

В основе школы Машкова лежали культ живописи, ремесла, благоговейное отношение к искусству, романтическая идея служения ему. Для Машкова-преподавателя были свойственны особая серьезность, энтузиазм в отношении к работе, к каждой ее детали. Это проявилось и в его самоотверженности, готовности отдавать все силы, время, средства школе. Художник обнаружил качества, присутствующие и в его живописи: щедрость, максимализм, основательность, бескомпромиссность. Редкостное единство проявлений Машкова на педагогическом поприще и в творчестве говорит о глубоко личностном характере различных сторон его творческого «я» и непосредственной связи творчества и иных сторон его жизни.